Художник

В его дневниках есть характерная запись: «От мирской суеты я отдалился в провинциальную тишину, в уютный дом-студию. Дом, о котором мечтал давно».

И действительно, этот архитектурный «симпатяга», выходящий калиткой на улицу Первомайскую, уже несколько лет украшает местечко. «Мирская суета» — надо понимать, столичная круговерть, где даже в художественной мастерской далеко не всегда обретешь необходимый душевный покой. Фигура он, как нынче говорят, медийная. А значит, нередко кем-нибудь да востребован. Коллегами, прессой, телевидением, просто многочисленными друзьями… Тут же, в самим же со вкусом сконструированном пространстве, — свой ритм, свой порядок, своя гармония…

Далеко не потому, что хозяин такой уж эстет (хотя и это тоже). Тут главный «душеформирующий» фактор — прописка. Не в Италии определился, не в Польше, не в других странах, где гарантировались определенные творческие условия, а в родном Глуске. Такое вот получилось встречное движение. Это мы иногда почему-то боимся провинциализма. Оказывается, лучший козырь против него — самодостаточность. Человеческая, творческая, профессиональная… Плохо только, когда мы незатейливо провинциальны. Не по месту проживания, а по душевному наполнению. Вот и получается: кто-то, грубо говоря, дает «деру», а кто-то укореняется и подпитывается от родной земли-матушки.

Более того, чувство долга сыновьего, как это ни пафосно звучит, диктует и отдачу. Уверен, любящее родину сердце не было в стороне, когда много лет назад передал новой Свято-Богоявленской церкви замечательные иконы, имеющие большую художественную ценность. А за выносной крест XIX века и вообще-то можно было отхватить куш, равный цене автомобиля. Не от него слышал — от минского коллеги. Да вот не соблазнился, не клюнул, не искусился… Ведь не о прагматичном мысли, не о мельтешащем. Они о вечном, как и следует настоящему художнику. Человеку, чья жизнь прошла в системе координат, где прописалась изумительная страна под названием ЖИВОПИСЬ.

Начинал почти стандартно-хрестоматийно: пейзажи, портреты. Получалось весьма убедительно. Но очень быстро понял — у природы, как явления, нет соперников. Даже такие, как Шишкин, Левитан, Саврасов при всей глубине самовыражения лишь вторили ей. А тут еще безусловная потребность углубиться в себя, свой душевный мир. Что называется, накопилось. Рамок одной-двух картин уже далеко не всегда хватало. Появился риск неполного высказывания. И тогда щедро пошли серии: «XX век», «Леди», «Ню», «Фарисеи», «Грешники», «Мой друг Феллини», «Крысы». И все по преимуществу философские.

Вот, скажем, «Крысы»… Разве это зоологично привычные нам хвостатые подвальные грызуны? Нет, тут мы имеем дело с иногда посещающими нас пасюками наших мыслей. Зависти, злобы, фальшивых идей… Все то, что разъедает нас изнутри. Что ж их, белками пушистыми рисовать? Выраженное аллегорично, образно, художественно ярко все это в еще большей степени заставляет задуматься. Тем более, что вдруг оказывается: внутренний взгляд один из наиболее верных. При всем при том, что к потенциальному зрителю идет не с готовой истиной, не с бытийными прописями, а с тонким намеком, с душевным и интеллектуальным посылом. При этом Славу Захаринского одинаково понимают и ценят в США, Германии, Греции, Израиле, Италии, Швеции, Голландии, Бельгии, Турции… А бывший российский министр иностранных дел Андрей Козырев, так тот и вообще-то в мастерской художника выдал на «гора» бескомпромиссную оценку.

— Вот пожалуйста, современный художник — высокий класс! Я думаю, едва ли найдете кого-то, кто скажет, что это второстепенное или что-то подражательское.

И это вовсе не дипломатический реверанс, а попытка искренне оценить увиденное. Пусть себе даже и крупным политиком.

Впрочем, можно  адресовать и к профессиональному уровню критики. К таким европейски маститым искусствоведам как поляк Матей Гутовский, ван Ванинг-Хээмскерк из Голландии, многие другие. Да и сам Слава несколько лет высоко держал белорусскую марку, будучи визитным профессором Европейской Академии художеств в Варшаве.

В долгом разговоре со мной признался, что живописный экстаз испытывает уже на стадии предвкушения перед чистым листом. Это только для постороннего глаза он такой «девственный».

Внутри же, как утверждал мой собеседник, все уже давно сконструировано, нарисовано. Весь вопрос в том, как не расплескать задуманное. Сначала на кончике готовой к бою кисти, а потом уже на полотне.

Иногда может при этом сказать, обращаясь к небу:

— Боже, мой успех — твой успех!

Оно и понятно: тема его картин — не сфера материи, а духа. Не епархия описания, а оригинальной, свежей идеи. Нередко божественной в том числе. Поэтому иногда его работы кажутся сложноватыми для восприятия. Так и мир же далеко не прост. И попробуй найди в нем свое и себя.

Ведь, в принципе, рисовальная школа нынче так высока, что технически способных и даже одаренных художников немало. Интересными же становятся те из них, которые хоть что-то делают с нашими душами. «Провоцируют» мысли, волнения, ассоциации… И все это на относительно небольшой площади, «заряженной» сюжетами, образами, творческой энергией… Каждому времени, начиная с доисторических наскальных рисунков, в лице своих лучших живописцев хочется выразить себя по-своему. И те, кто в таком огромном потоке находят своё, достойны самых добрых слов. Наш талантливый земляк в том числе.

Так кто же он всё-таки такой, этот Слава Захаринский? Мы с ним были как бы заключены в пространство общего детства. Дышали одним местечковым воздухом, взбирались на те же «дубеньские» откосы, плавали в одной реке… Потом многолетнее личное знакомство. Поэтому и впечатлений много. А они вещь тихая, чаще всего спровоцированная конкретными обстоятельствами.

Входят в тебя как-то сразу и без стука. Вот как и на этот раз. От них не отвлекла даже большая хозяйская собака, активно заявляющая своё гостеприимство.

Так вот Слава, как и все мы, очень разный. Посему будем определять его по некоторым отдельным штрихам. Как уже замечено, безусловный патриот родного Глуска. Не декларативный, а очень конструктивный и конкретный. Приведенный в начале пример – только один из многочисленных эпизодов. Во-первых, активно помогал в архитектурно-ландшафных проектах. Много сил и энергии приложил к увековечению памяти нашего выдающегося земляка Сергея Граховского. Можно насчитать десятки встреч в школах, клубах, библиотеках, где искусство и нравственность становились предметом серьёзного диалога. Без его взволнованного искреннего слова не обошлась ни одна из встреч с известными земляками… Всё это определяется ёмким и энергичным словосочетанием «полезно энергичен» при постоянном наличии высокой общекультурной составляющей. А главное, несуетности жеста, человеческой обстоятельности, творческой ответственности…

Слава – человек, не любящий маленькие, тесные комнаты. Отсюда и уже упомянутый большой, красивый, архитектурно не банальный дом в местечковых пенатах. Здесь у него в запасе много чистых холстов и не менее чистых идей, мыслей, соображений… Что-то в дневник, а что-то на полотно.

А не так давно в по-английски распланированном и оформленном дворе появился и катер. Прежде всего, как средство осуществления давней идеи, опять же связанной с Глусчиной. Временно превратившись в фотохудожника, мечтает о создании большого красочного альбома опять же с его изумительными приречными видами. Как говорится, наверняка есть водные артерии и красивее. Но лично для него нет дороже! Отсюда и очевидность задумки.

Несмотря на внешний аристократизм, открыт и коммуникабелен. Тут не только врождённые качества, но и постоянная готовность учиться. В том числе и у людей, а не только из книг по психологии, философии, истории, которые постоянно под рукой.

Используя такую его готовность к диалогу, нередко домогался ответа на вопрос: когда, в какой момент человек вдруг чувствует, что он – ХУДОЖНИК! Какого-то чёткого определения не услышал. Но подтекст такой. Если тот же человек выходит на улицу и в мае не чувствует запаха сирени или входящей в силу молодой листвы, то в творчестве ему делать нечего. Так вот Слава Захаринский остро видит.

Максимально замечает и осязает, глубоко, умно и эмоционально ощущает. И потому он действительно живописец. Художник, каждой из своих работ отдающийся до конца.

Да, конечно, каждая из них – огромная трата энергии. Но как бы отправленная в этот огромный мир, она уже оттуда подпитывает самого автора. И опять поиск, опять размышление, опять творчество.

Н.САНДОМИРСКИЙ