Банальность мыслей о быстротечности времени не отменит поступательности его шагов. Оно, как статуя пушкинского командора. И неотвратимо, и больно, и страшновато…
Кажется, не так уж давно мы вместе гуляли по этой улице. Вспоминали, уточняли, обсуждали… Вернее, вспоминал главным образом он. Меня вполне устраивала роль благодарного слушателя. Ещё бы! Это ведь такое наслаждение – «пить вино» импровизированных монологов!
Кто мог предположить, что идем по будущему бульвару Граховского?! Но именно так после его ухода из жизни 11 декабря 2002 года назовут благодарные земляки привычный отрезок ул. Социалистической. Место во многом знаковое для глусчан после появления памятной стелы с изображением Сергея Ивановича. Не раз и не два прихожу сюда для уточнения некоторых нравственных позиций. Мысленно посоветоваться, просто помолчать. Опять же взгрустнуть о том, как неумолима мельница времени. Но, к счастью, жизнь – не состязание на скорость, продолжительность. Есть ещё и такие параметры, как содержание и отдача. Следы и уроки. Вот почему те «штудии», которые дает мне этот блистательный человек, по-прежнему продолжаются. Что-то ситуативно вспоминая, тут же соответственно и сверяю, при необходимости корректирую.
Урок первый: сказано – сделано
Поэт и художник… Они разговаривали уже больше часа. Исходные «материалы» одного и другого – образ, чувство, метафора… Живописец всегда в душе поэт. И наоборот. Особенно если это такой виртуоз слова, как Сергей Иванович Граховский, и такой мастер кисти, как Иван Петрович Булгаков. Жанры плавно перетекали один в другой, «высекая» массу оригинальных мыслей, версий, откровений…
Большинство из них определялось целью визита столичного гостя. Литератор давно слышал о своём талантливом земляке. Захотелось познакомиться поближе. Разорвать существующую до сих пор дистанцию. Одно дело слышать о самобытных работах, совсем другое – очное знакомство.
Оно превзошло все ожидания. Поэт настолько впечатлился, что убежденно заявил:
— Это должны увидеть столичные журналисты.
И уже очень скоро сказанное имело конкретные последствия. По авторитетной рекомендации в Глуск специально приехал корреспондент «Народной газеты». Да и как не «клюнуть» на такую «приманку»?! Граховский так восторжен, так убедителен в рассказе о художнике, что адресный визит уже как бы запрограммирован.
Более того, Сергея Ивановича не смутили ни возраст, ни расстояние, ни недавние проблемы со здоровьем… Охотно согласился с ролью гида. Слишком уж велик соблазн очередной встречи со своим протеже, с родными местами, с возможностью окунуться в приятную атмосферу.
Ну чем не урок благожелательности, верности слову, умения радоваться таланту! Будь это другой поэт, художник, музыкант… На фоне нередкой в творческой среде зависти урок и сегодня актуален.
Урок второй… И не только архитектурный
В один из его очередных приездов идем по местечку (определения «горпоселок» активно не принимал). Вновь воспоминания, сюжеты, ассоциации… Вдруг эмоциональный взрыв по поводу архитектурной шаблонности нескольких домов по ул.Кирова. Дескать, откуда сегодня такая невзрачность? Такая эстетическая серость? Нельзя же брать в расчет одно лишь функциональное значение.
До сих пор на слуху сказанная им по такому грустному поводу резкая фраза:
— Да просто ж стыдно перед потомками. Что о наших мозгах, о наших строительных возможностях скажут…
Ну как тут было не согласиться. Да, не Колизей, не Собор Парижской Богоматери, не Кёльнский собор… Всего лишь жилые дома. Но ведь и их в конце концов можно строить жизнерадостнее, красивее. Так, кстати говоря, как это делают сейчас наши строители в районе первой школы, «семи ветров».
Но это большая и отдельная тема. Речь идет всего лишь об уроке, как мы уже и обозначили в контексте разговора. Тогда, много лет назад, думалось только о том, какой же обостренной совестью надо обладать, чтобы так неравнодушно заботиться о своем реноме перед потомками.
Тоже, как говорится, штрих. Но очень уж характерный.
Урок третий, профессиональный
Разговор об одном эпистолярном «нюансике». Случился он ещё в годы, принятые считать «доперестроечными».
В районе приближалась некая юбилейная дата. Газете тоже предстояло по-своему «отметиться». Решили организовать ряд выступлений известных земляков. Ну как же без такой колоритной фигуры, как Граховский?
Вот только действовал я по трафаретному рецепту, на чём и «погорел». Бодро написав за Сергея Ивановича пафосный текст, послал его письмом. Потом неделька – другая ожидаемого триумфа. Как же, как же… Что-то среднее между ранним Фадеевым и поздним Симоновым.
Он в ту пору, как оказалось, поправлял здоровье на рижском взморье. На тот момент почти родные просторы. Ответ из Юрмалы получил с некоторой задержкой. И если конверт открывал под звуки моцартовской «Волшебной флейты», то с содержанием ознакомился под шопеновскую скорбную мелодию. Так, мол, и так, дорогой товарищ, но до сих пор худо-бедно писал сам. От вашей бойкости аж покраснел на фоне сдержанных прибалтийских пейзажей. И от возвышенности тона, совершенно мне не присущего, и от самой попытки сделать меня интеллектуальным иждивенцем.
Урок для начинающего газетчика оказался убедительным. До сих пор благодарен, хотя вспоминаю со стыдом. Чрезмерным пафосом никогда не пользуюсь, с каким бы знаком он ни был.
Урок четвёртый: потенциал и самоотдача
Не помню уж кто, но кто-то очень хорошо сказал: если я с тобой разговариваю, то это вовсе не значит, что и беседую тоже. Изрекаю, солирую, получаю, навязываю… Но не беседую, когда право на высказывание имеет и собеседник. Так вот Сергей Иванович понимал общение как процесс созидания друг друга. При этом обаяние было проникающим. Как радиация… Рядом с ним никто не испытывал комплекса его превосходства. Никакой точно выверенной дистанции, никакой демаркационной, то бишь разделяющей, линии. Дескать, вот он я, знаменитый поэт, а тут ты, мой визави – нечто незначительное и второсортное. В такой системе координат его и представить себе невозможно. Абсолютное чувство такта и уважения к собеседнику.
При этом как много он мог дать! И давал при такой разновекторной талантливости. Поэт, прозаик, публицист! Какая удивительная память, какое удивительное умение владеть аудиторией. Будучи у него в Минске, стал свидетелем одной из его встреч с молодежью на Московском столичном кладбище, где нашли последний приют многие деятели искусства. Ничуть не преувеличу, если скажу: это был своего рода культурологический шок. Стольких близко знать, так глубоко и подробно помнить, столь блистательно рассказать! Глубоко убежден: телевидение в свое время расточительно отнеслось к факту такой его ренессансной сути, его удивительной коммуникабельности. А ведь при ином подходе страна могла получить белорусский вариант Ираклия Андроникова – писателя, литературоведа, популяризатора искусства. Тем более, что готовность отдавать всё это людям была на высшем градусе самоотдачи.
***
Уроки, уроки, уроки… Сколько их ещё было. И все предметные, убедительные, основанные на личном примере. С Граховским достаточно было хоть на момент выйти за рамки «мимолетности», чтобы как-то по-новому открывать для себя замечательного поэта, писателя, человека…
Человека, чья душа «лепилась» на птичских речных просторах, «дубеньских» откосах, местечковых воздушных «коктейлях», в продутых освежающими ветрами лесах. Суть сказанного уместилась в красивую жизнь с ощущением пути, он этот путь, в сущности, и продолжает. И бульваром его имени, и стелой, и творчеством в краеведческом музее. Во всяком случае, специально побывав в райцентре, дочь Татьяна Сергеевна привезла его сотрудникам немало интересного, эксклюзивного.
…Его жизнь – почти 90-летняя дистанция, творчески состоятельная почти до последних дней. Предположу: время и силы отпускались Сергею Ивановичу в виде компенсации, какого-то поощрительного гонорара. Слишком много забрала власть на зоны, лагеря, поселения, чтобы ему потом допускать «фальстарты». Вот и писалось с постоянным пульсированием душевного родника. Его физическая форма даже подбадривала, хотя бы частично смиряла с мыслями о старости. Это как красота поздней осени, пушкинское восхищение ею. Хоть «время гонит лошадей», сам ямщик уверен в себе и мудро спокоен. Трудно было представить человека внутренне моложе, чем 80-летний Сергей Иванович. Особенно в те нередкие минуты, когда он говорил о дорогих для него вещах.
Словом, у поэта всегда был в наличии весь «джентльменский набор», дающий право считать его настоящим, сущностным интеллигентом. Когда под таким ответственным словом понимают не какую-то интеллектуальную «начинку», а состояние души. Высокое, благородное, чаще ориентированное на боль за других, а не за себя. Взять хотя бы и вот эти щемящие строки:
Я ўсім дарую, хто мяне пакрыўдзіў,
Даруйце мне, каго
пакрыўдзіў я.
Вполне органичное для него обращение. У таких людей, как он, каждый день – «прощеное воскресенье».
…Его десять лет как нет, а реакция на него, всё связанное с ним такая же живая и непосредственная. Бывают умершие люди, но не бывает умерших ПОЭТОВ. Те, кто любил и любит Сергея Ивановича, продолжают получать необходимые ответы, только уже беседуя не с ним, а с его книгами. А значит, настоящий автор всегда укладывается в свой срок. Успевает исполнить творческий, человеческий долг. Перед собой, музой, читателями… Во всяком случае, во мне по-прежнему живет благодарность наставнику, любовь и уважение к старшему другу. Поселена фантомная боль, никогда не бывающая преходящей.
Лично для меня нет никаких сомнений: Сергей Иванович Граховский – имя в белорусской литературе. Большое, доброе, светлое… Наверняка заслуживающее не только небольшой стелы напротив кинотеатра «Орион», но и отдельного памятника. Масштаба того, что возведен в честь героя войны Степана Шутова. Люди и человечество в немалой степени выиграют, если научатся приравнивать творческий подвиг ратному. Думаю, мысль в одинаковой степени и уместная, и актуальная накануне грядущего в будущем году 100-летия со дня рождения выдающегося земляка. Человека, чья душа через поэтические строчки какой-то невидимой розеткой подключена к душам читателей вообще. А земляков – тем более. Всем нам ещё долго учиться его душевному аристократизму, несуетности жеста, умению жить и действовать в соответствии с логикой обстоятельств, алгоритмом чувства и отзывчивой души.
Поэтому и писал он не по принципу «давай ронять слова». У каждого свой смысл, свой посыл, адресат, своё значение. Вместе с ними, словами, прожита не просто биография, а СУДЬБА. В ней он «прописался» в масштабе своего характера и таланта. Несомненного и огромного. Отсюда и безусловное признание заслуженного деятеля культуры, лауреата государственной премии.
На примере красивого бытия С.И.Граховского ещё больше убеждаюсь: у жизни как бы две проекции. Одна в прошлое, другая в будущее. В прошлом память, а в будущем для таких, как он, творческое бессмертие. А оно и есть прямое продолжение жизни.

Наум САНДОМИРСКИЙ