«Новый порядок», гетто, полицаи — эти слова белорусы узнали летом 1941 года, когда более чем восемь миллионов жителей республики оказалось на оккупированной немцами территории. На фронтах мужественно сражались наши солдаты, но жизнь под властью фашистов требовала не меньшей отваги. Все три года оккупации Анна Мартыновна Шантар жила в деревне Симоновичи Глусского района. В 1941 году ей было 16 лет. Вот что рассказала мне Анна Мартыновна о войне и жизни при фашистском режиме. 

Начало войны

В нашей деревне радио было только в избе-читальне. В воскресенье 22 июня, ближе к обеду, сельчане друг другу стали передавать страшное известие: началась война. По радио постоянно сообщали о сопротивлении Красной Армии наступающим и превосходящим силам фашистов. Но мы видели совершенно другое. Симоновичи расположены на оживленной трассе, соединяющей Слуцк и Бобруйск. По этой дороге под напором противника отступали на восток красноармейцы. Солдаты и офицеры просили у мирного населения гражданскую одежду, переодевались и уходили в лес. К полудню 24 июня в небе над деревней показались самолеты. С земли не видно было опознавательных знаков, но, когда на нас стали падать бомбы, мы поняли, чья это авиация. Бомбы целенаправленно сбрасывали на жилые дома — погибли люди, в том числе и дети. Низко летящие истребители стреляли по людям из пулеметов.

На следующий день из Старых Дорог, уже занятых немцами, в деревню пришел мужчина и рассказал, какие дикие, ужасные вещи там происходят. Поэтому, когда фашисты подходили к Симоновичам, мы с сестрой и ее детьми убежали за речку в деревню Мосты. Все люди очень боялись, поэтому мы были не единственные, кто ушел из деревни. Но долго по чужим углам и в лесу прятаться не будешь, и постепенно сельчане, в том числе мы с сестрой, вернулись в свои дома.

Оккупация

Война — это очень страшно, это кровь и насилие, в том числе и над женщинами. Мама очень боялась за меня — молодую привлекательную девушку, поэтому приказала мне повязать на голову черный полотняный фартук и надеть ее старый потрепанный портяник (юбку) — так я и ходила. А вообще, я трусиха, поэтому старалась со двора не высовываться. Папа наш постоянно был у моей старшей сестры, которая жила одна с двумя маленькими детьми на окраине деревни. Но не всем удавалось спрятаться и остаться в живых. Молодая женщина, Савчиха, убегая от немецкого солдата, спряталась в своем доме. Ее старый свекор держал на руках маленького ребенка, и она встала у него за спиной. Немец одной пулей застрелил всех троих. На кладбище в Симоновичах есть их могила, за которой ухаживают школьники.

В деревне немцы сразу же стали устанавливать свои порядки и вообще вели себя, как хозяева, забирали у сельчан кур, яйца, поросят… У нас было много гусей, больше 70. Как-то утром отец пошел в сарай выгонять их на пастбище, а там остались только гусята — ночью немцы забрали всех взрослых птиц. Папа решил загнать оставшихся к ручью недалеко от речки и мельницы. Сказал: «Будь что будет. Пусть там живут, а дома все равно немцы заберут». Близко к этому месту был лес,  немцы боялись и старались туда не подходить. Так наши гуси до осени «самостоятельно» и жили.

 Фашисты грабили не только мирных жителей, но и попадавшиеся на пути продовольственные склады. Первые части немецкой армии, которые останавливались в нашей деревне на отдых и ночлег, оставляли после себя шикарные (особенно для деревенских жителей) продукты, например, вино, сыр. Однажды и я принесла домой большую головку твердого сыра, правда, она была выгрызена посередине.

В начале войны фашисты агитировали молодежь ехать на работу в Германию, а потом уже стали отправлять насильно, устраивали хапун. В полиции служил мой одноклассник — тихий, безобидный и добрый парень. Он постоянно предупреждал молодежь, когда надо прятаться. Соседский парень выкопал маленький низкий погребок, где мы периодически отсиживались вчетвером, на корточках (по-другому не помещались). Иногда приходилось и спать в таком положении.

Красноармейцы, партизаны, полицаи

Очень хорошо запомнилась дата 23 июля 41-го. В этот день рано утром через деревню на сером коне промчался советский солдат. Мы очень удивились и обрадовались: неужели немцев прогнали? Но солдат приказал всем жителям прятаться в погреба — будет бой.  На высокий клен возле бывшего панского трактира красноармейцы (их было человек 30) затащили пулемет и приготовились сражаться. Отважные были воины, думали, что немецкую силищу одним пулеметом смогут остановить. Начали стрелять по фашистской колонне и убили несколько немцев, подожгли машину. Но что они могли сделать против танков, которые тоже шли в колонне — немцы перебили почти всех красноармейцев. На следующий день после боя папа обнаружил в нашем огороде (в картофельной ботве) тот самый красноармейский пулемет, долго не думая, затащил к себе в сарай, прикрыл коноплей. Я сейчас понимаю:  если бы немцы его нашли — нас бы всех расстреляли. Пулемет простоял в сарае почти два года, а потом отец передал его через сельского учителя Павла Ермолицкого в партизанский отряд.

В конце 1941 — начале 1942 года в деревню направили для организации партизанского движения нашего местного симоновичского парня Герасима Рыбака. Местные полицаи подкараулили его, когда он однажды вечером пришел в деревню. И надо было такому случиться, что я оказалась как раз в это время там, где они устроили Герасиму засаду. Я спряталась за забором и все слышала. Полицаи были мужчины уже в возрасте, где-то лет под 60. Партизан просил отпустить его: «Мужики, мы же свои, односельчане». Но не отпустили — Герасима вместе с его отцом утопили в болоте. К слову, полицаи издевались над сельчанами, зверствовали еще больше, чем фашисты.

Немцы

Поселился у нас в доме немецкий офицер с переводчиком, а во дворе они сделали склад, где хранили овес. Офицер ходил все время с большой резиновой дубинкой и бил ею всех подряд, на кого взгляд упадет, за дело и без дела. Однажды немецкий солдат украл мешок овса и обменял его у местного жителя на бутылку самогонки. Через день на нашем дворе собрались все немцы и устроили показательную порку: провинившийся солдат бегал вокруг дома, а офицер бил его этой резиновой дубинкой.

Ближе к концу войны стало очень плохо с продуктами. Хлеб пекли из чего попало. Немецкие солдаты тоже голодали. Пришел один из них как-то к маме и говорит: «Матка, яйка!». А она ему в ответ фигу прямо в лицо: «Где я тебе яйко возьму, ты же у меня всех кур забрал». Ничего не сказал солдат, развернулся и ушел.

Освобождение 

Местных жителей, в том числе и моего папу, фашисты гоняли копать окопы возле Бобруйска — готовились к обороне. Из Симонович немцы уходили пешком по нашим огородам, напоследок поджигали дома. Вместе с ними убегали полицаи. А когда Красная Армия наступала, земля гудела: бомбили, стреляли. Моя сестра жила возле реки. Там берег подмыло, а потом вода отступила. Здесь мы и прятались всей семьей, пережидали бомбежки. Советские части погнали фашистов дальше на запад, но у нас в деревне еще оставались советские солдаты и офицеры. В то время политика государства была такой, что все, кто жил на оккупированной территории, считались врагами народа, некоторые красноармейцы относились к нам враждебно, говорили: «Мы там кровь проливали, а вы здесь на фашистов работали». Но ведь мы тоже немало страха натерпелись и горя испытали в оккупации. Да и в чем мы были виноваты: что не смогли убежать на восток вслед за армией? Не дай Бог никому пережить то, что пришлось увидеть и испытать нашему поколению.

Записала Ольга ЯНУШЕВСКАЯ

Фото из семейного архива Анны Мартыновны Шантар