В списках деревень, полностью сожженных в годы оккупации в БССР вместе с населением, значится 628 населенных пунктов. Из них 183 после войны не восстановились. Всего же за период с 1941 по 1944 годы фашистами сожжено 9 200 сел и деревень, в том числе 5 295 оккупанты уничтожили со всеми жителями или частью населения. В этом списке значится и 38 деревень Глусского района.

Ученики Глусской средней школы № 2 вместе с за-вучем Еленой Николаевной Таращук разыскали свидетельницу немецких карательных операций 1943 года Нину Константиновну Хаританович (в девичестве Шостак) и записали ее воспоминания. Она рассказала о трагедиях, произошедших в двух деревнях Могилёвской области — в Каменке (Бобруйский район) и Бервах (Глусский район).

Нина Константиновна родилась в 1938 году в деревне Каменка, которая находится на границе Глусского и Бобруйского районов. Здесь она с родителями жила во время Великой Отечественной  войны.

Каменка

«Мне было три года, когда началась война, — вспоминает Нина Константиновна. — Семья наша в то время была небольшая: отец, мать, бабушка и я. В начале 1942-го родился брат Миша. Папу почти сразу после объявления войны призвали на фронт.

Осенью 1943 года (мне тогда было почти пять лет) в нашей деревне произошла страшная трагедия. Помню, как утром в один из октябрьских дней за деревней послышалась стрельба. Люди говорили, что это партизаны обстреляли фашистов. Через несколько часов в деревню приехали немцы. Вместе с полицаями они стали обыскивать все дома: искали партизан. Никого не нашли. В деревне находились только дети, женщины и старики. Фашисты начали выгонять со дворов сельчан скот и приказали жителям собраться в начале деревни, где стоял крест. Грозились всех расстрелять. Старые женщины вынесли иконы — молили о пощаде. Многие жители от страха бросились бежать. Были слышны крики, выстрелы. Немцы начали поджигать дома.

Наша мама на скорую руку сложила вязанку с необходимыми вещами, закинула ее за плечи, взяла брата на руки, меня за руку, и мы побежали в лес. Бабушка наша была немощная, идти с нами не смогла и осталась в доме. Из деревни бежали и другие женщины с детьми. С нами вместе шел человек с лошадью и телегой. Он всех маленьких детей посадил на свой воз. Немцы стреляли по убегающим людям, некоторых ранили.

Но все-таки нам удалось убежать. Мы приехали к болоту, а там — сплошная вода, глубоко, взрослым по пояс. Начали перебираться. Было очень страшно. Нас, малышей, через болото тащили на себе старшие соседские дети. Но, хотя они и старшие, все равно еще дети, поэтому не всегда могли нас удержать — мы выскальзывали и падали в холодную мутную воду. Нас вытягивали и снова тащили. Все малыши плакали.

 Из болота выбрались на остров. Разожгли костер. Детям дали по маленькому кусочку хлеба. На острове мы пробыли несколько дней. Вся наша детская еда — один маленький кусочек хлеба. Взрослые же вообще ничего не ели. Потом на остров пришли партизаны и сообщили, что немцы ушли из деревни. Можно было возвращаться домой.

В деревне мы увидели жуткое зрелище. Домов не было, на их месте — пепелище. Только печки и трубы возвышались среди обгоревших бревен. А в нашей печке, это мне очень хорошо запомнилось, за заслонкой — чугунки с выгоревшим обедом.

Мою бабушку фашисты застрелили. Ее обгоревшее тело лежало во дворе. Прямо в голову эти изверги застрелили и нашего соседа, который с семьей спрятался в яме на огороде. Тяжело ранили в ноги его дочь, но она осталась жива.

В деревне, к счастью, уцелело два небольших домика, которые стояли далеко от остальных построек, и пожар их не достал. Все сельчане с детьми разместились там. Конечно, очень тесно было. Некоторые начали строить  землянки.

Все, что было запасено на зиму, сгорело. В деревне осталась одна корова, которая в день пожара паслась на лугу, и немцы ее не заметили. Хозяйка потом всем детям в деревне давала от этой коровы по стакану молока в день.

Бервы

После похорон бабушки мама решила нас с братом отвести в соседнюю деревню Бервы Глусского района, которая находилась в трех километрах от Каменки. Там жил ее брат Сергей (Сергей Степанович Каблаш) с семьей.

Через несколько дней после нашего появления  в Бервах все взрослые поехали на поле докапывать картошку. Нас оставили с двоюродной сестрой Феней (Федора Сергеевна Каблаш). Ей тогда было около 11 лет.

Ближе к полудню в деревню приехали немцы, объявили, что Бервы отнесены к партизанской зоне, и начали поджигать дома. Слышались крики, выстрелы, запахло дымом. Сестра сказала, что нужно вынести из дома какие-нибудь вещи, а то и у них, как у нас, не останется ничего. И мы с ней начали носить и прятать далеко в огороде подушки, тулупы, одеяла.

Потом она взяла моего брата Мишу на руки, велела мне держаться с ней рядом, и мы побежали в лес, который находился далеко от деревни. Между Бервами и лесом было поле, за ним редкая молодая посадка сосняка, слева болото — для спасения мы должны были преодолеть такой путь. Но нас заметили немцы и полицаи — открыли огонь из автоматов.

Помню, как вокруг свистели пули и светились огоньки. Вода поднималась на 3—4 метра в высоту от падающих в болото, как мне потом объяснили, разрывных пуль. Со всех сторон от сосенок отскакивали ветки. Феня приказала мне бежать перед ней «вкривульки», т. е. зигзагами, чтобы стрелявшие не могли точно прицелиться. Одна пуля все-таки задела моего маленького брата, который был у Фени на руках, и она на бегу, сорвав с моей головы платок, зажала им рану у мальчика. Рядом с нами бежал мужчина. Я помню, как пуля оторвала ему палец. Под шквалом огня мы бежали к спасительному лесу. Здесь нас встретили односельчане, которые уже успели скрыться от немцев. Все вместе мы пошли к партизанам. В отряде брату перевязали рану, к счастью, оказавшуюся неопасной.

Потом мама рассказывала, что она, услышав стрельбу, бросилась в деревню нас искать. Бервы уже полыхали  в огне. Мама начала расспрашивать полицаев о детях, и те сказали, что видели, как мы бежали в лес, но по нам так «секли» из автоматов, что выжить мы не могли. Полицаи схватили маму, всю обыскали. Надеялись найти в одежде спрятанные ценные вещи, золото, но ничего не обнаружив, приказали ей пойти в еще не загоревшийся дом брата и принести им сало и масло. Мама притворилась, что безропотно выполнит приказание и пошла к дому, а сама, воспользовавшись дымовой завесой (вся деревня уже была в дыму), сбежала в заросли за огородом, а оттуда ползком в лес. Когда же немцы ушли, она искала нас в поле, в лесу, на болоте. И только через неделю, добравшись до партизан, нашла нас живых и почти невредимых.

В Бервы, как и в Каменку, мы тоже вернулись на пепелище. Но здесь нам повезло больше. У дяди далеко от дома стояла стопочка (маленький сарайчик для хранения овощей) — вот она и уцелела. В ней была картошка, хоть и мало на всю деревню, но хоть какая-то еда. У кого-то из жителей не сгорело гумно. Вот эти две постройки и стали пристанищем на зиму для всех сельчан.

В нашей стопочке жила семья дяди из шести человек, нас трое и еще соседи, сколько всех было, уже не помню.

Из досок сделали большую кровать, настелили соломы. Чтобы греться и готовить еду, сложили печку. Так и зимовали — полуголодные, голые, босые: не было ни запасов еды, ни одежды, ни обуви.

Весной в поле собирали щавель, крапиву, а еще мерзлую картошку, сушили ее, пекли блины, варили клецки. Ели все — только бы не умереть с голоду. Многие односельчане заболели тифом, туберкулезом, умерли от холода и голода. Жена дяди в это время была беременна. Вскоре она родила мальчика, но через несколько месяцев он умер. Разве мог выжить младенец в таких условиях? Этот малыш тоже жертва войны. Нам с братом повезло: мы выжили. Когда потеплело, мы с мамой босиком (обуви-то не было) пошли через лес в родную Каменку. Знакомые из соседней деревни Круглониво отдали нам старый сарай, из которого для нас построили маленький домик. Он стал нашим домом на долгие годы. В нем мы встретили Победу, окончили школу, из него я ушла во взрослую самостоятельную жизнь.

Война забрала у нас отца. Поэтому и послевоенная жизнь семьи  была далеко не радужной, тяжело приходилось: было и голодно, и холодно, и горько…  Так прошло наше детство и школьные годы.

Сгоревшие деревни Каменку и Бервы люди восстановили, но остались тяжелые воспоминания, которые нельзя выбросить из сердца. Мне до сих пор часто снится, как я бегу по полю, как сверкают кругом красные огоньки, как  свистят пули, и кажется, что этот мой бег и этот мой страх  никогда не закончатся…»

Воспоминания записала Елена ТАРАЩУК