В 2016 году в Глусском районе поставлено на учет как находящихся в социально опасном положении 100 детей из 44 семей, нуждающимися в государственной защите на сегодня признано 11 детей. Цифры эти говорят о том, что работа по выявлению неблагополучия в семьях ведется серьезная. Снято за год с учета находящихся в социально опасном положении 77 детей из 41 семьи. И эта цифра тоже свидетельствует о серьезной работе по искоренению проблем в неблагополучных семьях, по профилактике домашнего насилия в отношении детей. От того, какими они вырастут, какой пример будут видеть перед собой, зависит наше будущее. Сегодняшнее интервью — с директором Глусского районного социально-педагогического Центра Ольгой Грудинской.

— Ольга Александровна, давайте для начала разберемся, что же такое домашнее насилие в отношении детей. Будет ли таковым считаться, если ребенка просто шлепнули в сердцах, или это только те случаи, когда родители постоянно бьют сына или дочь?

— Насилием признается любое воздействие взрослого на ребенка, приносящее тому вред, — физическое, психологическое, а также лишение необходимых благ, минимальных жизненных потребностей. Если шлепнуть ребенка в порыве раздражения, ему может и не быть больно, но психологическая травма все равно останется. Бывает, родители пьют беспробудно, не обращая внимания на то, тепло ли в доме, есть ли еда, а то и уходят на несколько дней, а ребенок остается один. Это и есть лишение его минимальных жизненных потребностей. Оскорбление родителями детей тоже относится к домашнему насилию.

— То есть, если мама или папа обзывают сына, к примеру, бестолочью или подобными словами, — это тоже насилие?

— Да. Такое часто случается в семьях, внешне благополучных, где не принято махать кулаками, но, например, один из родителей — деспот, постоянно унижающий других членов семьи. Вообще, насилие по отношение к ребенку имеет место во всех слоях населения, на него не влияют ни социальный статус, ни экономическое положение, ни образование родителей.

Ребенок ведь изначально находится в зависимом положении и зачастую оказывается для взрослых единственно возможным объектом для демонстрации своей власти и контроля.

— Как специалисты СПЦ узнают о проблемах в той или иной семье?

— На стадии выявления неблагополучных семей работники нашего Центра занимаются так называемой неохваченной категорией несовершеннолетних — это дети, которые еще не ходят в детский сад и школу, а также те, кому еще нет 18, но из школы уже выпустился, нигде не учится и не работает. О неблагополучии в других семьях нам сообщают воспитатели и педагоги детсадов и школ. Поступают сигналы и из Глусского РОВД, центральной районной больницы и других служб. Так, в 2016 году непосредственно в СПЦ поступило 28 сообщений из РОВД, 19 — из ЦРБ, 1 — из Глусского РОЧС.

— А бывает, что обращаются соседи, родственники?

— Да, бывает, могут позвонить и к нам, и в милицию, и в отдел образования, сообщить о постоянных скандалах, о том, что дети без присмотра. Вообще, для нашего общества характерна позиция «моя хата с краю», но это неправильно, ведь в данном случае речь идет о детях, которые сами за себя постоять не могут. Своевременный сигнал — это возможность как можно раньше начать исправлять ситуацию в каждой конкретной семье. Мы проверяем абсолютно все сообщения, хотя они тоже бывают разными. К примеру, был у нас такой случай. Позвонила женщина, заявила, что соседи пьют, а маленький ребенок предоставлен сам себе. В течение часа мы с представителем комиссии по делам несовершеннолетних райисполкома Дмитрием Осадчим посетили эту семью, увидели трезвую адекватную маму, ухоженных детей, на плите полно еды… Мама пояснила, что звонившая соседка выпивает и на этой почве у них был небольшой конфликт, скорее всего, та решила таким образом отомстить. Но и в этой ситуации мы проводили социальное расследование: побеседовали с другими соседями, работниками детского сада, который посещал старший ребенок, пока не убедились, что действительно все в порядке.

— А каковы вообще действия специалистов после поступления сигнала о неблагополучии в той или иной семье?

— Наши работники, педагоги посещают семью, выясняют, действительно ли ребенок находится в социально опасном положении. На этот счет есть утвержденная законом инструкция, в которой прописаны критерии неблагополучия. Повторюсь, даже если на первый взгляд все в порядке, проводим социальное расследование. Запрашиваем характеристики с места работы родителей, беседуем с соседями, родственниками, то есть собираем доказательную базу о благополучии или неблагополучии семьи. Если в результате ребенок признается находящимся в социально опасном положении, родителям дается шесть месяцев на исправление ситуации. Эти полгода мы, и я имею в виду не только специалистов Центра, но и работников отдела внутренних дел, инспекции по делам несовершеннолетних,  школьных психологов и социальных педагогов, очень плотно с ними работаем. Убеждаем, объясняем, уговариваем, словом, стараемся сделать все, чтобы алкоголь (ведь большинство таких родителей из категории злоупотребляющих) не становился в семье на первое место. Если через полгода ситуация имеет положительную динамику — продолжаем работать, но если видим, что совсем ничего не  меняется, — детей из такой семьи забираем.

— Все ли родители понимают серьезность ситуации, когда лишаются детей, или большинству из них все равно?

— К сожалению, далеко не все. Например, одна мама  недавно заявила: «А в чем проблема? Я сама выросла в спецшколе, меня там всему научили — и готовить, и шить, и убирать, вот и он без меня вырастет». Тем же, кто осознает, бывает очень трудно выкарабкаться из жизненной ямы, в которую они сами себя загнали.

Приведу пример одной из семей. Там мать не может выполнять родительские обязанности в силу своей болезни, поэтому воспитанием и уходом за маленькой дочкой, ей не было и трех лет, полностью занимался отец. Он начал выпивать, брал девочку с собой в сомнительные компании или оставлял ее дома одну. Девочка была признана находящейся в социально опасном положении, отцу дали полгода на исправление. К слову, бытовые условия в доме были хорошие, в семье относительный достаток, мужчина характеризовался как отличный работник, в «трезвые» периоды действительно смотрел за ребенком… Но когда начинался запой — становился совсем другим человеком, и мы убедились в этом при очередном посещении. Девочку забрали, еще полгода с папой работали, беседовали, убеждали, и вроде как он искренне пытался бороться с пагубной привычкой… Но срывы все равно случались, и сейчас уже встал вопрос не о возвращении девочки в семью, а наоборот — о лишении родительских прав.

Но, повторюсь, со всеми родителями мы работаем, даже в самых, казалось бы, безнадежных случаях.

— Раньше детей на то время, пока родители пытались исправиться, помещали в приют, который теперь закрыт…

— Вы не поверите, но некоторые наши «подшефные» бурно радовались закрытию приюта, мол, теперь уже детей некуда будет забирать. Это заблуждение.

Работа по выявлению проблемных семей по-прежнему ведется, причем мы делаем акцент на профилактику и выявление раннего неблагополучия. Согласитесь, что с пьянством, деспотизмом и другими подобными проявлениями легче бороться, когда они только дают ростки.  Для более результативной работы в нашем СПЦ с января введены еще две ставки — психолога и социального педагога. Мы ни в коем случае не ставим себе цель разъединить семью, отобрать ребенка, лишить его родителей. Я глубоко убеждена, что той эмоциональной связи, того незримого единого энергетического целого, что есть у матери и ребенка, не даст ни одна замещающая семья, поэтому мы и прилагаем все усилия, чтобы хорошо и безопасно ребенок чувствовал себя в родной семье. Но если вдруг приходится забирать детей под защиту государства, то сейчас они сразу же помещаются в приемные семьи.

— Не могу не спросить о замещающих семьях, ведь не секрет, что в них тоже случается всякое.

— Именно поэтому одно из направлений работы нашего Центра  — это работа с приемными семьями (их в районе 13, воспитывается 32 ребенка), опекунскими семьями (18 семей, 20 детей) и детскими домами семейного типа, которых в районе 4, в них воспитывается 32 ребенка.  Еще двое детей в 2016 году были усыновлены. Мы оказываем методическую помощь приемным родителям и родителям-воспитателям, проводим для них семинары, даем индивидуальные консультации. Кандидаты на роль родителей в таких семьях проходят серьезный отбор. Но понятно, что могут измениться и обстоятельства, и люди, поэтому наша задача — еще и контролировать положение дел в таких семьях. Кроме прочего, ежегодно мы проводим мониторинг с помощью различных методик — беседуем с детьми, используем тестирование. Такой всесторонний подход помогает выявить возможные проблемы, даже если ребенок боится и хочет скрыть, например, плохое к нему отношение.

— Ольга Александровна, работа с  неблагополучными семьями, особенно если дело касается малолетних детей, — очень кропотливая, трудная, но и очень важная. Вы можете привести какие-то положительные примеры из своей практики?

— Вообще, я не люблю хвастаться успехами — из суеверия. Вы правильно заметили, это очень кропотливый труд, и просто по-человечески бывает обидно, когда в какой-либо отдельно взятой семье вроде бы все наладилось, а потом — снова срыв и приходится начинать все заново. Ведь мы, люди со стороны, можем приложить максимум усилий, но самое главное зависит от самих мам и пап. Зачастую после лишения родительских прав они винят окружающих: соседей, милицию, учителей, специалистов Центра, но не понимают, что все — в их руках.

Один пример все-таки приведу. Соседи сообщили, что  мама пьет, а дочка-дошкольница предоставлена самой себе. Это было еще до появления Декрета № 18, и тогда детей в критической ситуации сразу забирали. Так вот, когда мы приехали, мама была настолько пьяной, что даже не видела и не слышала, что ее ребенка забрали. Проспавшись, стала искать дочь, прибежала в приют, плакала и клялась, что закодируется… Спустя время мы вернули ребенка в семью, но через год во время очередного рейда смотровой комиссии застали эту маму снова пьяной. Возможно, я разговаривала с ней слишком жестко, потому что при каждом слове она словно съеживалась и становилась ниже ростом. А потом сказала: «Клянусь, что вам со мной на эту тему не придется беседовать больше никогда. Я исправлюсь». И слово сдержала. Прошло уже больше десяти лет, и эта женщина действительно не пьет. Да, заинтересованные службы тогда сделали все от них зависящее, но главное: она сама взяла себя в руки. Она сама призналась мне, когда мы разговорились несколько лет назад: «Я помню каждое слово, что вы мне тогда говорили… Я поняла, что никакой алкоголь не может быть дороже ребенка».

— Давайте на такой позитивной ноте и закончим наш разговор. Успехов вам в вашей деятельности, от которой, и это не громкие слова, зависит будущее нашего общества.

Беседовала Оксана ВАСИЛЕВСКАЯ

Фото Сергея РУДИНСКОГО