18 ноября, исполняется 100 лет со дня рождения Александра Яковлевича Юневича — того самого капитана Юневича, имя которого было увенчано славой еще при жизни. В победном 1945 году Александру Юневичу исполнилось бы всего 30 лет, но дожить до этого времени легендарному командиру разведотряда было не суждено. «Радзіма» уже не раз писала о жизни и подвиге капитана, который родился в Замосточье Глусского района, а служить ему выпало на Северном флоте. Сегодня, накануне юбилейной даты, хотелось бы привести рассказ Михаила Орешеты — моряка, историка, писателя-краеведа из Мурманска, — который мы услышали во время патриотического слета, проходившего в нашем районе в сентябре.  О подвиге и гибели бойцов из отряда капитана Юневича и о том, что не для всех война заканчивается с победным салютом, — повествование Михаила Орешеты.

Земля, где это произошло, очень суровая. Там окопы не в землю, а вверх: потому что в граните не вырыть. Там очень холодно и очень трудно. И люди, которые там воевали, — они были настоящие, они  могли победить и фашистов, и необычайно жуткие погодные условия.

Вы знаете, что в годы войны, наверное, было два подвига, которые сродни друг другу, — это закрыть собой амбразуру дзота и вызвать огонь своей артиллерии на себя. Юневичу суждено было вызывать огонь на себя трижды за время его короткой военной биографии. Первый раз это случилось на высоте Яйцо в конце сентября 1942 года. Тогда шел жуткий бой за небольшую каменную совершенно лысую высоту. Ее взяли, но удержать было очень тяжело… Бой идет сутки, вторые, третьи, кровь буквально ручейками стекает, ведь камень кровь не впитывает. Юневичу подходит подкрепление, раненых отправляют в тыл, но все больше и больше людей остается на этой скалистой высоте навечно. И когда уже стало совсем плохо, когда немцы полностью окружили отряд и все висело на волоске, уходит страшная радиограмма: «Вызываем огонь на себя!» И артиллерия, те же друзья Юневича, посылают на эту высоту 150-миллиметровые снаряды. Разведчики, которые были там, спрятались в расщелине, корректировали огонь, слава Богу, снаряды их не задели, но с этой высоты капитан вернулся только лишь с 13 товарищами.  Остальные остались там. Мы их собирали в 1983 году. Сейчас там стоит крест, и тропинка туда не зарастает, люди там бывают ежегодно.

В том жутком бою Юневич был трижды ранен, но разведка есть разведка, подлечился — и снова в бой. К 1943 году он был одним из самых известных разведчиков на Северном флоте, о нем выпускали боевые листовки, его имя произносилось с особым почтением. Так получилось, что 29 марта 1943 года он был десантирован с катеров в тыл врага с 48 своими товарищами, в том отряде был и парень из Бобруйска, Григорий Горелик.

Юневич очень не хотел идти в эту разведку. Более того, когда его вызвали к командованию, он напрямую отказался идти, что для офицера было равносильно трибуналу. Он говорил командованию: «Вы мне дайте задачу, а я сам решу, где высаживаться, потому что там, куда вы нас посылаете, это будет невозможно». Но начальству всегда виднее, и их отправили. Высадились разведчики благополучно, это было уже 30 марта, 2 часа 15 минут. Но как только они немного углубились в тыл противника — тут же оказались в окружении. И был первый бой, наверное, самый страшный, были первые потери, и уже через три часа боя в эфир полетела первая радиограмма: «Вызываем огонь на себя!» И опять те же снаряды кромсали скалы, снег, били немцев, били наших, лилась кровь. Но этот обстрел позволил все-таки тем бойцам из отряда, которые оставались живы, вырваться из окружения. Они прошли по сопкам небольшое расстояние, и опять горные егеря их окружают (там ведь ребятки тоже умели воевать). И опять страшный бой в окружении, и опять угроза попасть в плен, и в эфир летит еще одна радиограмма: «Вызываем огонь на себя». Я эти радиограммы читал в архиве. И после этого боя в живых осталось только 11 человек. Им удалось пробиться на высоту, которая недалеко от берега. В отряде было два радиста, но один к тому времени уже погиб, оставался еще один, Юра Колпинский, и разведчики по рации запросили, чтобы подослали катер.

Катер прислали, но немцы ставят минную завесу, и катер к берегу подойти не может. Спасение рядом, но спасения нет. И самое обидное: нет патронов, стрелять им уже было нечем. У радиста были перебиты руки, он уже не мог работать на ключе, рация  разбита, но он каким-то образом эти проводочки соединил-собрал. И тогда Юневич сказал: «Юра, посылай радиограмму открытым текстом». И ушла некодированная радиограмма, которая осталась в записи в боевых журналах. Эта радиограмма была короткая: «Вызываем огонь на себя! Отомстите за нас, товарищи. Прощайте!» И вот опять снаряды, опять они кромсают землю, скалы… И ребята, оставшиеся в живых, лежали и ждали «своего» снаряда, ждали, что они погибнут. Но снаряд в это место не попал… Рация разбита, связи никакой, горные егеря вокруг… И тогда 11 парней, израненных, искалеченных, вместе с капитаном поднимаются в полный рост, берут автоматы с пустыми дисками и с криками «Ура!» идут на немецкие пулеметы. Было 5 часов 45 минут 30 марта 1943 года… Это была страшная атака, после которой в живых — чудом! — остался только один человек, Александр Бакин.

Саша Бакин рассказывал потом, что, когда он понял, что жив, ему стало очень страшно. Представляете, люди радуются жизни, а он испугался. Он испугался, что один, что ранен и практически не может двигаться, что немцы его заберут в плен. И в это время где-то рядом Бакин услышал стоны, пополз в ту сторону и увидел: сидит под скалой Кадыр Тощев. Снег вокруг был весь бурый, Кадыр истекал кровью, у него были перебиты руки-ноги, он был искалечен до неузнаваемости. Увидел Бакина и попросил: «Саша, я в плен не хочу! Избавь меня от мук, убей. Когда выберешься отсюда, напиши моей маме, что я бил эту нечисть, сколько мог». Бакин в ответ:  «Браток, родной. Ты не стони, потерпи, мы что-нибудь придумаем, главное — дождаться темноты. Потом я тебя дотащу до берега, руки-то у меня пока целы, и как-нибудь выберемся».

А немцы ходили по высоте как хозяева и собирали оружие, трофеи. Вот они проходят мимо Бакина, тот лежит, притворившись мертвым. Фашист подходит и делает контрольный прокол штыком: протыкает живого человека насквозь. Какую надо было иметь силу воли, чтобы вытерпеть, не дрогнуть, не застонать! Бакин засунул в рот рукавицу, чтобы вытерпеть, и через рукавицу он перекусил палец, но не застонал. Мимо Тощева егеря прошли: было видно, что он труп. Но в это время офицер увидел на руке Кадыра часы (все в отряде знали: их ему подарила накануне войны мама). Егерь подошел к Тощеву, наклонился и начал срывать те часы. А руки-то перебиты, и боль, наверное, была нестерпимая. Кадыр не выдержал, застонал… И немцы, вместо того, чтобы в крайнем случае пристрелить раненого или забрать в плен, начали втроем бить Кадыра прикладами. Они, как рассказывал Бакин, буквально вбили голову ему в плечи. И все это в метре от Бакина, а он, безоружный и такой же беспомощный, ничего не мог сделать…

После этого Саша Бакин остался на высоте один. Шесть суток, раненый. В конце марта — начале апреля у нас еще зима, холодно, и Саша собирал сухарики, ел снег, а каждую ночь выбирался на берег и пытался сделать плот, собирал какие-то куски бревен, все это обвязал солдатским ремнем и бросился в апрельскую ледяную воду залива Малая Волоковая. Плыть нужно было около 500 метров, но представляете, каково это в ледяной воде? Когда Бакина выбросило на берег, он был весь покрыт льдом. И совершенно случайно группа солдат на Рыбачьем ходила вдоль берега, собирала бревна для костра (деревьев там нет, ведь кругом только скалы). Они нашли бревна, а когда стали их шевелить, увидели привязанного к ним обледеневшего человека. Его притащили в землянку… 

Но тут приключилась вторая беда. Выходило, что Александр Бакин единственный выжил, каким-то образом переплыл, и этим заинтересовались «товарищи» из СМЕРШа. Начались допросы, и особист требовал признаться, что Бакин предал свой отряд, после чего немцы его забросили на нашу территорию. Раз жив, значит, попал в плен и дал согласие работать на врага, немцы привязали к плоту и направили в наше расположение. Возможно, даже ещё раньше был завербован и виновен в гибели отряда. Сегодня это, конечно, глупо, нелепо звучит, но тем не менее так тогда было. Бакин ругался, рассказывал, как погибали друзья, просил их похоронить, требовал пистолет с одним патроном. В итоге за разведчика заступился генерал Кабанов, Бакина отправили в госпиталь, где ему ампутировали часть ступней. Так для разведчика Александра Бакина война закончилась.

Но его война продолжилась уже после войны, потому что та бумажка, написанная в землянке контрразведчиком, продолжала ходить по инстанциям. Ему запретили поступать в институт, ему нельзя было работать в торговом порту, и вообще, единственное место, где он мог работать, — это кочегарка. У него было трое детей, и в школе их дразнили детьми предателя, им приходилось менять школы. Но каждый год накануне Дня Победы этот Саша шел в военкомат и говорил военкому: «На высоте лежат люди, их нужно похоронить по-человечески». Военком  его разворачивал к двери и выгонял: «Пошел вон! Ты предатель!» Саша брал бутылку водки, приходил домой, выпивал, плакал. Его жена просила: «Сашенька, уедем в Архангельскую область, там никто ничего не знает, там все будет хорошо». А Бакин отвечал: «Нет, пока не похороню своих друзей, никуда не поеду!» И вот эта мука его, этот его подвиг гражданский после войны продолжался до 1975 года. Только в 75-м стало ясно, что не было никакого предательства, имел место подвиг, факт борьбы человека за свою жизнь и факт борьбы настоящего солдата за своих погибших друзей.

В 1976 году мы пришли на эту высоту, там лежали люди: черепа, валенки, разбитая рация, оружие… — все так, как будто война только закончилась. И вот когда мы туда пришли, Саша Бакин встал на колени и стал на коленях продвигаться по высоте и целовать черепа. Называл эти черепа по именам: он помнил, в каком месте остался лежать каждый из его друзей. От Димы Осокина, друга Бакина, нашли только валенок с остатками кости, Саша вспоминал, что Осокин взорвал себя последней гранатой, а то, что это именно его останки, он определил, помнив, что из всей разведгруппы валенки надел только Дима… Это было жутко, мы все, суровые мужики, плакали на этой высоте…

P. S. От редакции. В 1977 году на месте гибели отряда капитана Юневича установлен обелиск и высажена аллея из 48 рябин. В 2015 году в Катке заложена аллея памяти Александра Юневича, на которой среди других деревьев тоже была молодая рябинка, специально привезенная из мест боев, где сражался Юневич. 

Подготовила

Оксана ВАСИЛЕВСКАЯ