Существует мнение, что история начинает повторяться с того момента, когда умирает последний человек, который помнит, как всё было на самом деле. Но всё-таки у каждого нового поколения есть шанс избежать повторения ошибок своих предков, стоит лишь только помнить о них. А для этого есть воспоминания, которые оставляют нам предыдущие поколения. В 1994 году глусский художник Иван Петрович Булгаков записал свои воспоминания о Глуске в период его оккупации фашистами. Эти записи в редакцию передал Владимир Николаевич Чабан. В них рассказывается о том, что пришлось пережить 21-летнему парню в первые дни и месяцы войны, о том, как уроженец  далекой от Беларуси Тамбовской области попал в Глуск, который стал его вторым домом.

«Осенью 1940 года Ленинградским райвоенкоматом города Москвы я был призван на действительную военную службу рядовым в город Брест, где служил орудийным в составе 204-го гаубичного артиллеристского полка 6-й стрелковой дивизии. С четырех утра 22 июня 1941 года принимал участие в боях в приграничных районах Бреста. Потом мы стали отступать на восток. Бои проходили  с переменным успехом в районах деревень Каныница, Журавенка, Малые Редваничи. Подбили восемь танков. Вышли на автостраду Брест — Москва в районе деревни Бульково. На окраине Бреста, который был уже занят немцами, открыли огонь. Здесь авиация противника сильно бомбила наши огневые позиции. Мы понесли большие потери в людях и технике. В окружении немцев, с боями мы продвигались на восток. Из окружения вышли в районе реки Сож (Кричев, Бобруйск), который был уже занят немцами. В боях под Бобруйском я был тяжело контужен. При отходе наших войск санитары не успели подобрать раненых и контуженых солдат. Потом все они были захвачены в плен и отправлены в лагеря для военнопленных в Бобруйск.

Оправившись от контузии, придя в себя, я решил ценой даже своей жизни бежать. Осенью 1941 года я совершил удачный одиночный побег из лагеря в западной части города Бобруйска. Я решил обойти переполненный немцами город с запада на юг, а потом двинуться на восток и выйти к нашим войскам. Путь трудный и опасный. В одиночку шел по лесу, ориентируясь на дорогу Бобруйск — Слуцк.  Дошел до поворота на Городок. Этим шляхом вышел в деревню Макраны Глусского района. Здесь меня хорошо приняли, накормили. За такую услугу по настоятельной просьбе жителей пришлось впервые нарисовать на бумаге цветными карандашами икону Божьей Матери (кажется, две или три). Получил информацию о Глуске, который я должен был обходить. На Глуск пошел лесом, держа ориентир на дорогу Городок — Глуск.

По совету отдельных товарищей из Макран я решил зайти в Глуск со стороны колхозных построек и встретиться с Василием Ивановичем Волчком. Надвигалась зима. В этих условиях надо было что-то делать. Я окончательно решил для себя: надо встретиться с Волчком, чего бы это ни стоило. Зима подгоняла это решение, другого выхода не было.

Встреча состоялась во второй половине дня. Это был высокий, худой, на вид 70-летний мужчина. Имел образование инженера-мелиоратора, хорошо знал церковную службу. Вел он ее в Глуске вместо священника в клубе, который был сделан из церкви. Сперва немцы туда поставили лошадей. Потом наши деды пошли к немецкому коменданту Глуска и попросили, чтобы они вывели оттуда животных. Когда лошадей убрали и навоз вычистили, на голом месте в пустом клубе Василий Иванович Волчек начал проводить церковно-обрядовую службу.

Ходоки из Макран сообщили Волчку, что у них был художник, хорошо рисует иконы и, возможно, зайдет к нему. Они обрисовали ему мою внешность. Когда я зашел, он мне сразу сказал: «А я вас ждал, жду…»

Он у меня не спрашивал, кто я такой, откуда. Для него это всё было понятно по моей внешности, что пришел я сюда не от легкой жизни и не в заработки. Разговор по делу состоялся один на один в его комнате, где на стене висела большая карта европейской части СССР. Красным карандашом были отмечены города, занятые к этому времени немцами. Он объяснил мне общую обстановку и положение дел под Москвой, полуокруженной немцами. В процессе беседы мы установили близость наших позиций (войск), как на фронте, так и в тылу врага, в частности в Глусском районе. Мы договорились, что я как художник должен оформить внутри клуба по возможности пристойный вид церкви для проведения службы (нужно было привлечь большее количество людей из деревень, чтобы облегчить работу связных партизанских групп нашего района), а он поможет мне перезимовать, с продуктами питания, жильем, пропишет через своих людей в Глуске как постоянного жителя. «В воскресенье после службы у меня здесь соберется церковный совет из попечителей деревень и Глуска. Тогда и утвердим это решение», — сказал он. Так оно и получилось. От Глуска был Василий Елисеевич Корбут, от слободской части Глуска — Барановский, от деревни Калатичи — Николай Тузик, от деревни Заполье — Петро Барановский, от Поблина, Балашевичей и Турино поименно не помню. Было всех нас 9 человек. На то время все эти люди были старшего возраста. Всё это прошло в устной форме. Вместо документов и подписей состоялся обед (с замочкой) под девизом: «Пусть наш Бог одолеет немецкого Бога!».

Сказано — сделано. К работе для изготовления иконостаса были привлечены столяры-евреи, как лучшие специалисты по столярному делу, — Симон Винер (Горбатый), Владимир Морголин и его старший сын Гулевич. Они много сделали хорошего по столярной части, но не успели довести дело до конца — началась карательная операция против евреев Глуска.

Все столяры со своими семьями (12 человек) в этот трагический период пришли в церковный дом, где я жил и работал. Отсиделись в подвале трое суток. После снятия блокады перешли по льду Птичь, взяли курс на Балашевичи, Зеленковичи и пришли в партизанский отряд Шваякова, где пробыли до освобождения Глуска. Я в то время не смог идти с ними, потому что у меня было задание продолжать работу согласно договоренности с Василием Волчком и советом церкви. Еще до этого трагического события в Глуске Волчек скоропостижно умер. Руководить церковью стал священник Подольский, который до этого жил в Бобруйске. Во время еврейского погрома в Глуске он был убит выстрелом в спину почти возле церковного дома. Священник Подольский знал, что во второй половине этого дома размещался я с евреями, спрятавшимися от немцев.

После всех этих событий церковная служба стала идти на убыль. Всё остановилось. По рекомендации Волчка еще при его жизни я держал связь с Анатолием Владимировичем Сачко, который был связан с Ивановым, руководителем одной из партизанских групп в Глусском районе. Я стал проситься у Анатолия Владимировича, чтобы он помог мне переправиться в партизанский отряд, чтобы вести вооруженную борьбу с немцами. Он сказал: «Надо сначала посоветоваться с Ивановым. Самовольно в одиночку не ходи, опасно». Спустя некоторое время он сообщил мне, что Иванов настаивает на восстановлении церковной службы и оформлении храма. В людях у них нужды нет, а специалистов-художников вообще нет. Таким путем я снова остался выполнять приказание Иванова.

Для дальнейшего восстановления внутри церкви были привлечены столяр (пожилого возраста) Андрей Пигулевский из Глуска, Есип Кирдун из Заполья, Михаил Глаз из Калатичей.

Когда не стало Василия Волчка и священника Подольского, всё осиротело. Пошли распри между попечителями. Вскоре приехал в Глуск военный священник в форме лейтенанта РОА (Русской  освободительной армии) со своим адъютантом в такой же форме. Пошла какая-то непонятная вражда, дележка приходских средств. Я самоустранился.

Приближалось освобождение Глуска. Напряжение нарастало…  Люди шли и шли из деревень в церковь. Через храм усиливалась связь партизан с населением Глуска. Параллельно друг с другом работало много связных групп: по линии учительских кадров такую группу возглавлял Андрей Алексеевич Буклей, по линии комсомольско-молодежных связных — Иван Степанович Болбат.

Я себя не считаю партизаном или подпольщиком, который помогал связным бороться с фашистами непосредственно физическими мерами. Но знаю то, что в период оккупации я был той опорой в Глуске, на которую были «подвешены» многие «провода» связи между партизанами и подпольщиками. Я просто выполнял свой долг по защите отечества как воин в первые месяцы войны и гражданский долг по борьбе нашего народа с оккупантами. Правда, многое пришлось незаслуженно долго терпеть (в декабре 1944 года Иван Петрович был осужден военным трибуналом на 15 лет, а в 1947 году — освобожден из-за отсутствия состава преступления. — Ред.), но я всегда знал, что справедливость восторжествует, и это, хотя и с большим опозданием, случилось. Я очень рад и горжусь этим!»

Подготовила О. ЯНУШЕВСКАЯ